Под таким заголовком 23 года назад я написал статью о неизлечимо больном американском подростке Джеффе Хенигсоне, приехавшем в разгар перестройки в СССР с миротворческой миссией. История трогательная и, по логике вещей, с очень печальным концом…
1988 год: Молодые послы
17-летний Джефф Хенигсон прилетел в СССР в 1988 году в составе американской делегации. Поездку Джеффа Хенигсона организовала организация «Молодые послы»: в задиристом названии как бы содержится намек на то, что в миротворчестве американские школьники хотят пойти дальше дипломатов-взрослых, а то и вовсе обойтись без них. Джефф внешне ничем не отличался от своих весело галдящих сверстников. И в то же время очень отличался: недавно у него обнаружили рак головного мозга. Узнав об этом, он решил предпринять поездку, а если удастся, то и встретиться с Горбачевым.
Ведя разговор с Джеффом, я старался не касаться его болезни. В конце концов нравственность всегда была важнее физиологии, и, беседуя с ним, я старался узнать о том, что он за человек, какие у него вкусы и привязанности. Он исправно отвечал на вопросы, но первопричина этого разговора — болезнь, опрокинувшая его жизнь, но и высветившая ее — незримо витала над нами. И тогда, как бы поменявшись со мной ролями, он взял инициативу в свои руки и заговорил о ней сам:
— Симптомы были какие-то странные. Конвульсий не было, но чувствовал я себя очень неуютно. Вначале врачи подумали, что это эпилепсия. Но потом у них возникли сомнения, был сделан рентгеновский снимок, который показал, что в голове у меня большая опухоль. Это было 27 июля 1986 года. Ситуация складывалась серьезно, и моей семье пришлось очень быстро искать нейрохирурга, чтобы сделать операцию. После нее был долгий курс лечения: химиотерапия, облучение. Но ничего определенного и, главное, обнадеживающего мне никто сказать не мог…
И тогда я решил обратиться в «Саулайт фаундэйшн». Это организация, которая предоставляет деньги детям, имеющим хронические заболевания. Речь, конечно, идет о тех, кому реально угрожает смерть. Но деньги платятся не впрямую, а фирма как бы берет на себя обязательство выполнить последнее желание заболевшего. Для большинства людей последнее желание перед тем, как уйти навсегда, является и самым главным. Я выбрал поездку к вам.
Хочу вернуться к тому вопросу, который вы мне задавали вначале: может ли один человек изменить историю. Вы знаете: может! Возьмите президента, возьмите любого политического деятеля. Ведь лично от него многое зависит, по крайней мере у него есть возможность повлиять на события. Но, с другой стороны, совершенно необязательно находиться на вершине пирамиды власти. Простой человек тоже многое может сделать. А если он к тому же встретится со своими единомышленниками, то это будет большая сила.
— Чем еще силен человек?
— Силой духа. Особенно часто это проявляется на войне. Вообще последнее время я часто просыпаюсь ночью и думаю о нас всех, живущих на земле. Я, конечно, понимаю, что способ сосуществования русских и американцев изменился бы, если бы на нашу планету напали инопланетяне и нам надо было бы защищаться. Но почему — задаю я себе один и тот же вопрос — почему люди могут объединиться только на краю какой-то глобальной беды?
Но я не хочу, чтобы вы видели во мне мессию, который собирается спасти человечество. Я такой же, как все, разве что обстоятельства у меня теперь особые.
Вот мы сидим сейчас здесь и разговариваем, и вы задаете мне вопросы, потому что людям, может быть, будут интересны мои ответы из-за того, что у меня рак и я как бы уже заглянул по ту сторону жизни. Но я не думаю, что вы говорите со мной для того, чтобы заработать деньги. И я приехал сюда не для того, чтобы стать популярным. Просто у нас с вами общее дело — мы боремся за мир, и мне бы хотелось, чтобы мы успели сделать первые совместные шаги, прежде чем я умру.
…За стеной стучали ножи и вилки, слышался смех — у его группы уже давно шел ужин, после которого они должны были уезжать на вокзал. Мы поднялись со стульев, и неожиданно для себя я обнял Джеффа. Раньше с другими собеседниками я бы счел такое неестественным и, безусловно, фальшивым, но сейчас, после разговора в пустом ресторанном зале с приглушенным светом и опрокинутыми на столы стульями, короткое это объятие было единственно возможным и более того — необходимым именно мне. Мне, благополучно остающемуся жить…
Когда уже в толчее вокзального перрона я записывал его американский адрес, он вдруг на секунду осекся и перестал диктовать. В то короткое мгновение мы подумали, наверное, об одном и том же: успеем ли мы обменяться письмами?
1990 год: Жив ли ты, Джефф?
После публикации материала в редакцию пошли письма. Много писем. Я собрал их в два больших пакета и отправил в Штаты, как это и было обещано читателям.
Может быть, это не очень научно, но я их отправил еще и потому, что содержащийся в них потенциал добра и надежды был так велик… В общем, я тоже начал думать, что письма эти смогут ему реально помочь. Надеюсь, что, когда вы прочитаете лишь некоторые из них, вы хотя бы отчасти поймете меня.
Есть и еще одна причина, сподвигнувшая автора на публикацию хотя бы некоторых писем. Их копии лежат у меня в столе уже полтора года. За это время я успел понять, что, оставаясь частными письмами, они по сути превратились в документальный фон прекрасной и трагической жизни Джеффа Хенигсона. А значит, это в какой-то мере делает возможной их публикацию. Этой-то меры понимания я и прошу у их авторов.
Действительно, хочется верить… Даже вопреки логике и врачам, у которых я консультировался относительно болезни героя моего материала.
Но все-таки — жив ли Джефф сейчас? Этим вопросом я задаюсь вот уже полтора года и, увы, не могу получить до сих пор определенного ответа — телефон молчит, письма возвращаются с пометкой «адресат выбыл».
Из писем читателей:
«Милый мой мальчик!
Та мудрость, с которой ты оцениваешь события, происходящие в мире, позволит тебе возвыситься над болезнью, побороть ее. Возможности человека, его организма еще никто не определил. Многолетний опыт работы дает мне право утверждать это.
В тебе есть все необходимые качества — мужество, оптимизм, доброта, а поэтому — так держать!»
Людмила Смелкова, врач
«Здравствуй, Джефф!
Мне кажется, теперь я не смогу тебя забыть. Твое открытое, красивое лицо, твои искренние, честные слова я всегда буду помнить. Мне 21 год, и, наверное, это смешно, я влюбилась в тебя как в героя книги или фильма. Ты навсегда останешься в моей памяти. Вспоминая о тебе, я буду еще больше любить и ценить жизнь, каждую ее минуту. США теперь стали для меня страной, где живут такие хорошие, добрые люди, как ты и твои друзья. Спасибо тебе, за то что ты есть».
Наташа Карева
«Держись, Джефф!
Ты сильный! А я реву от бессилия: чем я, медик, могу помочь тебе?! Пока только верой. Я верю в тебя, Джефф! И потом, чем черт не шутит: вдруг они все-таки ошибаются? Как хотелось бы…
Я отдала бы десяток лет своей будущей жизни, чтобы у тебя был еще хотя бы год!»
Наталия Мостовская,28 лет, детская медсестра в хирургическом отделении
«Джефф, дорогой, милый человек!
Не знаю, как ласково звучит твое имя. Для меня не имеет значения, что ты живешь в Америке. У моих двоих сыновей много друзей, они приходят к нам в дом, и все они для меня интересны, потому что каждый носит в себе свой мир, и мне нравятся все мальчишечьи миры. Нет мальчишек жестоких, злых, они все добры, пока жизнь взрослых не навяжет им своих порядков, не всегда хороших порядков. Я мать двоих сыновей, твоих сверстников. Уставшая от забот житейских женщина. И от усталости теряющая веру в человеческий разум, не в ум — а разум. И поэтому я благодарю тебя за хорошие слова, за веру в человечество, мирное человечество.
Только ты, милый мальчик, не верь диагнозу врачей. Врачи тоже люди, люди часто ошибаются… А верь в свои силы, в силы, которые тебе дала природа, силы, которые заложены в человеке, в силы, которые человек до конца еще долго будет познавать. Я не верю, что такой опасный недуг мог породить такие славные мысли. Больной мозг не может родить таких слов.
Мальчик мой, я обнимаю тебя, а сыновья жмут крепко руку (старший сын — штангист-любитель)».
Павел, Иван, Екатерина Ивановна
«Джефф!
Я ухожу летом в горы, на Памир, это в Средней Азии. Я знаю теперь, что там, на ледниках, когда будет очень трудно, когда захочется вышвырнуть тяжеленный рюкзак, послать всех в черту, тогда я буду думать о тебе.
Спасибо тебе, Джефф! До свидания, слышишь!»
Наталья Поземова
«Мой милый мальчик!
Может быть, можно что-нибудь пересадить? Короче, если бы я могла быть твоим донором, то прошу тебя, располагай мной. Мне 61 год. Я очень хочу, чтобы ты жил. С самыми добрыми чувствами к тебе, и пусть свершится чудо».
Зоя Александровна Зайцева
«Я люблю тебя, Джефф!
Я счастлива, что узнала о тебе. Что ты есть. Несмотря ни на что, я желаю тебе счастья в жизни».
Марина
«Здравствуй, дорогой мальчик Джефф!
Мне уже 57-й год, но думаю я так же, как и ты. Я помню, как во время войны госпожа Рузвельт присылала нам одежду для детей, которые были разуты и раздеты тогда. Мы наизусть знаем песню «Встреча на Эльбе» об американских летчиках, которые на всю жизнь остались друзьями. Не понимаю я, отчего другие не понимают, что мир- это жизнь, а война — это смерть, причем насильственная смерть, а не от болезни. Сколько еще бед и у нас, и у вас. Надо все силы бросить на этот рак. Джефф, мальчик ты наш, живи, пожалуйста, не уходи от нас. Ты понимаешь, как много надо еще сделать всего на земле, чтобы всем дышалось легко?
Желаю тебе жить, жить, жить!»
Людмила Николаевна Заборская
2011- до встречи в Москве!
Но Джефф не отвечал, что с каждым месяцем казалось все более необратимым. Два года спустя под утро у меня в квартире раздался звонок. Звонил Джефф! Но и голос его, и то, как неопределенно он благодарил меня за письма, звучали отстраненно. Он обещал перезвонить. Но не перезвонил. Еще год спустя от него пришло маловыразительное письмо. А потом он исчез окончательно.
23 года спустя Джефф Хенигсон объявился. Он должен был приехать в Россию снимать фильм (!) о тех, кто его поддерживал письмами в 88-м. И обо мне. Встреча с ним и его съемочной группой проходила в нашем доме. То, что поначалу действительно выглядело рождественской сказкой, обернулось непростым, а местами мучительным для чтения, романом. Хотя надо отдать Джеффу должное: он пишет его искренне. Даже слишком… Но как бы там ни было, я был автором первой и последующих публикаций о нем и — более того — заложником версии чудесного исцеления Джеффа благодаря письмам поддержки. Поэтому мне и предстоит рассказать читателям «Российской газеты» о том, что произошло на самом деле.
Время исцеленных
Вначале — о болезни. Раковая опухоль в мозгу не одолела Джеффа ни 88-м, ни в последующие годы. Он мужественно — трудно подобрать другое слово — боролся с ней и до, и после поездки в СССР. Мужественно, потому что сделанные последовательно хирургическая операция, шесть курсов химиотерапии и многократные радиационные облучения — это надо суметь перенести. Болезнь отступила. Он хотел в это верить. Но это не могло сказаться на непростой и противоречивой жизни. И сейчас, и раньше — отсюда и маловразумительные попытки поддержать со мной связь в начале 90-х, и то, что потом она прервалась вовсе. Инстинкт самосохранения, обостренный страшной болезнью, стремится выдавить из сознания все то, что было с ней связано. И всех…
В этом числе — и авторов тех самых писем, как это ни печально для журналиста, 23 года считавшего их одной из главных причин выздоровления Джеффа. Он их не читал. Даже после переполошившего весь дом звонка тогдашнего американского посла в СССР Джека Метлока, который спросил его: «Сынок, что ты натворил в России, что через нас тебе послали столько писем?». У Джеффа началась новая жизнь, он уже учился в университете. Нераспечатанный пакет с письмами перекладывался все дальше. Потом была работа. Поездки по миру. Затем снова учеба. Как-то он, наткнувшись на письма, подержал их в руках, а потом вместе с почтовыми открытками с видами Москвы и Ленинграда и черным шарфиком, в котором он был в той поездке, положил в пустую коробку. А на крышке твердым почерком уже женатого мужчины написал «Ностальгия».
У Джеффа появилась новая, гораздо более ответственная, чем раньше, работа. Но и очень напряженная. Даже для молодого и практически здорового мужчины, каковым он хотел бы себя считать. До того момента, как однажды на рассвете (работа была посменной) он не смог доложить текущую ситуацию своему руководителю. Просто физически не мог говорить. Потом это стало повторяться. Он сменил работу. Однако его состояние продолжало ухудшаться. Более того, временами вместо шума работающего кондиционера он слышал человеческий голос. Иногда свой собственный… А потом начались изматывающие приступы. Врачи поставили диагноз — эпилепсия. Болезнь снова вгрызалась в голову Джеффа. Следы ядовитых зубов астроцитомы, оставленные в 88-м, не зарастали.
Джефф расстался с работой. И с женой. Да и женой ли? Надо было лечиться и жить дальше. Но как?! Он отыскал коробку с надписью «Ностальгия». В ней лежали пожелтевшие письма. Не переведенные на английский язык, однако содержащие в себе то, что Джефф еще не знал, но предчувствовал. Он перевел их все. И прочитал. В шахматах это называется «отложенный ход» — содержащийся в письмах заряд добра, любви и надежды сработал спустя почти двадцать лет. И Джефф решил не просто встретиться с теми, кто написал ему, но и услышать рассказ об их собственной жизни. Эти люди из другой страны, каждый из которых сумел в свое время подняться выше собственных нужд, забот и проблем для того, чтобы дать силы тому, кто нуждается в них еще больше; эти люди могли помочь ему и сейчас, подсказать, как жить дальше.
Так думал Джефф. Так возник замысел фильма «Письма из Ленинграда». Снять фильм для того, чтобы разобраться в себе? Возможно и такое — достаточно вспомнить «Ностальгию», умершего на чужбине Андрея Тарковского. Все возможно… Потому перед началом съемок я предложил своему гостю посадить саженец в нашем саду — чтобы покрепче укоренить Джеффа в земле, выбитой из-под ног в 88-м…
(Российская газета — 8 июня 2011г. №147, 19 июля 2011г. №155)